Лос-Анджелесская Свободная Пресса

Джон Карпентер

Лето 1968 г.

 

Д. Карпентер был музыкальным редактором «Лос-Анджелесской Свободной Прессы» – еженедельной, андеграундной газеты, распространяющейся по Южной Калифорнии. Как и Джим, он был большим пьяницей, и интервью давалось между прочим в день, начавшийся завтраком с бокалом «Кровавой Мэри» и закончившийся в «Фон Бусе» –любимом стрип-клубе Джима. Перед опубликованием этого интервью Джон отнес распечатку аудиозаписи Джиму на одобрение, и Помела Карсон голубым карандашом вычеркнула бессчетное количество параграфов, где, как ей казалось, Джим выставлял себя полной задницей. Но, невзирая на ее редакцию, интервью в полной мере показало прожигание жизни Джимом

 

Д.К.: Как появилась обложка «Strange Days»?

 

J.M.: Я ненавидел обложку первого альбома. Еще тогда я сказал: Я не хочу быть на этой обложке. Когда это? Поместите на нее девчонку или что-то такое. Пусть будет изображен одуванчик или эскиз.

 

Название «Странные Дни» пришло, и все сказали – да, это то, о чем мы думали, это и случилось.

 

На самом деле я хотел нас в комнате, окруженных 30 собаками, но это оказалось невозможно, поскольку мы не нашли собак, а каждый спрашивал: «А для чего вам нужны собаки?» А я говорил, что это символично, что это божьи дела наоборот (смеется). Закончили мы тем, что оставили все это на арт-директора и фотографа. Мы хотели разместить нескольких настоящих уродов на обложке. И он пришел с типичной фотографией уличного представления. Это выглядело по-европейски и было лучше, чем наши дурацкие лица.

 

D.K.: Какой формой искусства вы считаете альбомы?

 

J.M.: Я верю, что они заменят книги. Серьезно. Книги и фильмы. Они лучше, чем фильмы, потому что фильм ты посмотришь раз или два и потом, может быть, по телевидению. А вот гребаный альбом, блин, он более цепляет, чем любая другая форма искусства. В них каждый врубится. У любого в доме не меньше 40, и некоторые из них слушаются по 50 раз, как альбомы «Stones» или Дилана. Вот «Битлз» ты больше не слушаешь, но их альбомы тем не менее все выходят и выходят.

 

И свой прогресс ты меряешь тем, как меняются твои пластинки, вот что у тебя было, когда ты был совсем юным, Гарри Белафонте, ну ты знаешь. Калипсо, Фате Домино, Элвис Пресли.

 

D.K.: А вы, парни, теперь только по выходным работаете, а?

 

J.M.: Нет, не совсем. Я думаю, что мы много работаем. Больше, чем люди думают.

 

Так, после «Голливуд Боул» мы были в Техасе, затем в Ванкувере, Сиэтле, затем перепрыгнули на Восточное побережье, Монреаль и прочую мутотень. На три недели в августе мы выключались для съемок фильма, а затем поехали в Европу. О, чувак, мы были загружены под завязку.

 

D.K.: А ты до сих пор много читаешь?

 

J.M.: Нет, далеко не столько, сколько раньше. Да и пишу я уже не столько.

 

Вот когда-то, не так давно, когда я жил в одном арендованном офисе, спал на крыше – ну, ты знаешь эту историю (Смеется). Хотя вот неожиданность, я выбросил все свои тетрадки, которые я хранил со времен старших классов, а недавно эти песни нашлись. Там что-то про луну, я не помню. Вот я пишу слова очень быстро, если они ложатся на мелодию – понимаешь, многие этого не знают, но я пишу также и много мелодий – позже это все уходит, остаются только слова, так как я не могу удержать мелодии в памяти. Слова остаются как какая-то туманная идея. В такие дни, когда я слышу песню, я слышу ее как цельное представление, она, понимаешь, существует как слияние певца и группы. Все. Это как предсказание будущего. Это все там.

 

D.K.: Как пришло окончание «Конца»? Правда ли это, история, которую рассказывают в «Whiskey Go Go»?

 

J.M.: У меня была волшебная формула, как войти в подсознание. Я должен улечься и повторять снова и снова: «Трахни мать, убей отца, трахни мать, убей отца». Ты действительно можешь войти внутрь головы, если будешь повторять это без конца. Только говори, и все получится.

 

Эта мантра никогда не станет бессмысленной. Она слишком затрагивает основы и никогда не станет просто словами, потому что, как бы долго ты не говорил их, ты не можешь выйти из подсознательного. Это все прямо оттуда.

 

D.K.: Это действительно потрясло публику «Whiskey», когда ты сделал ту штуку. Было ли у тебя такое же с публикой, как в первый раз, когда ты полностью сливался с толпой?

 

J.M.: Это не выпендреж, это всегда у меня в голове.

 

Я думаю, что когда я начну делать это специально, то все будет кончено. Конец. И куда ты от этого денешься?

 

Если каждый даже на долю секунды станет таким, они уже не вернутся обратно. Нет, я думаю, этого никогда не случится, только произвольно, только из моей головы.

 

Моя публика... Она всегда довольно живо откликалась. Это как сказать вначале: «Вы - публика там, а мы здесь», а затем неожиданно оказаться среди них, совсем как они, это - неописуемо. Когда они знают: «Ты такой же, как мы» – это разрушает все барьеры, имне это очень нравится.

 

D.K.: Я слышал много разговоров от друзей в Англии, и от нескольких групп там, что много недоброжелательства сопровождало вас в этом турне. Ну, ты понял, американская супер-секс-группа и всякое такое.

 

J.M.: Да? М-м-м-м... Так значит, там было много недоброжелательства, хм?

 

Это хорошее предостережение, предостережение на будущее.

 

Да, всегда должно быть немного враждебности, и если ее нет, то я, пожалуй, был бы немного разочарован. А вообще, чем больше враждебности, тем лучше (смеется). Оппозиция – это настоящая дружба, ха!

 

(Стук в дверь. Это горничная.) Входи, мы все равно сваливаем.

 

Горничная: Я готова, если вы... (Ждет.) Я готова, если вы... Я знаю, вы любите чистую кровать.

 

(Покидает комнату, чтобы принести чистое белье.)

 

J.M.: Я знал, что будет здорово, но не до такой степени здорово. Давай свалим после того, как она еще что-нибудь скажет. (Смеется.)

 

Горничная: Я к вашим услугам, если вы готовы к моим.

 

J.M.: Ну входи сюда и тихонько выталкивай меня.

 

Горничная: В самом деле? {Смеется.) Да, только этого еще не хватало. Ну так я к вашим услугам, если вы готовы к моим. (хмыкает).

 

J.M.: Пожалуйста, не надо пения, сегодня выходной, у меня выходной.

 

(В лифте.)

 

D.K.: Где ты жил год назад?

 

J.M.: Год назад? В Тропикане. Да, там все и началось. Нанеси это место на карту. У нас там такой кайф был. Да, дали копоти. Они (группа) там были, классные парни.

 

(На улице, по дороге в офис «Doors», от Concern до Санта-Моники пешком.)

 

Старик, я действительно классно себя чувствую.

 

D.K.: Твой альбом уже готов, а ты идешь в студию добивать несколько вещей, так ты что, их один будешь делать?

 

J.M.: Да нет, мы так не делаем. Я шел добавить немного поэзии на маленьких пустотах между песнями. Ну кто будет слушать только эту кошачью болтовню? Музыка - вот что важно. Вот, что все хотят слышать. Каждый может болтать, но сколько котов могут играть музыкуи петь?

 

D.K.: Мы странно выглядим, гуляющие пешком по L.A. Да ну, в самом деле! (Велосипедист кричит, звонит, оборачивается.)

 

J.M.: Кто это? А, это ж Бэйб! (Дорожный менеджер Doors)

 

Бэйб: Куда направляетесь? В офис? (Бэйб едет впереди на велосипеде.)

 

J.M.: А он счастливый кот, понял? Он или гений, или настоящий тупица. Я никак не могу врубиться, кто он. Он действительно знает, как хорошо провести время. Счастливый кот.

 

О, а здесь такой прикол был, понял, на концерте. Она пришла за сцену и сказала, есть одна персона, которая хочет встретиться со мной. Она сказала, что это ее подруга и что она глухая и немая, а я клюнул на этот номер, понял, рисовал картинки, значки из их языка, а она в это время уматывалась. (Смеется.)

 

D.K.: А я прусь с L.A. летом. Зимой хреново, а летом действительно классно.

 

J.M.: Я очень люблю L.A. Нет, правда.

 

(Стрип-клуб. Бэйб к нам присоединяется, напитки уже там.)

 

(Бэйбу) Привет ты, алкаш.

 

Бэйб: (показывая на танцовщицу). Нет, ты представь, какие здесь телки?

 

J.M.: Это вредно для их сисек, что они танцуют без лифчика. Спроси любую стриптизерку. Если они потеряют сиськи, это будет как если бы они потеряли голову... Хотя у нее не особенно тяжелая работа. Только выпендриваться там... Да будет благословен этот дом и все, кто в нем.

 

(Позже, указывая на другую танцовщицу.)

 

Она слишком сатирическая. Она ничего не воспринимает серьезно. Я чувствую, что если ты проводишь много времени в таком месте, как это, ты губить свою душу. Губишь полностью. Ну хрен с этим. Вот ты можешь привести сюда свою секретаршу? Ха.

 

Бэйб: Только если бы я был Карпентером из его дурацкой газетенки.

 

J.M.: А если бы я был Карпентером, а ты - леди, ты бы вышел за меня замуж.

 

Бэйб: Нет, нет. Вот если бы ты был действительно хорошей проституткой, может, и смог бы. Каждый знает, что проститутки – это лучше жены. И Генри Миллер думал так же, правда, Джон?

 

D.K.: Генри, кто? (Моррисону.) Что ты думаешь о том, что напечатано о тебе и твоем сопровождении, которое все время с тобой. Ты читал эту дрянь в «Post Magazine»?

 

J.M.: Да, я читал. Ты знаешь, я думаю, она должна была так сделать. Журналисты - люди, понял, и эти козы... Да, она отколола номер, старик. Да, если ты чуть что не так с ними, то они распоясываются, понял? И она закончила тем, что отколола номер. Это было написано очень резко. Ты действительно чувствуешь, что все это было. Но это все ложь. Я постоянно слушаю о том, что я как будто бы сделал.

 

Эй, Бэйб, а ты станешь знаменитым в один из дней, но научись сдерживать свой язык. Особенно перед прессой. Как бы тебе понравилось, проснуться однажды и сказать что-нибудь спросонок, и на следующий день прочитать об этом, как будто это на самом деле случилось. Как думают писаки, это целая психология для ученых. Журналистов никогда не видели говорящими друг о друге, как все остальные люди. Они все впитывают, как губка, и никогда не обсуждают собственные выводы.

 

Я думаю, это... как... я думаю, искусство, которое как красота, это откровение красоты, красота - она абсолютна. Ты врубился? И, думаю, это порождает безразличие к тому; как оно есть на самом деле. Поразительная гладкость, баланс между объективным и желаемым, как осуждение мира без всякого предварительного следствия. Нет, без дерьма.

 

Ты знаешь, когда ты это делаешь, и если нет, то ты к этому придешь. Но я, если я сделаю что-нибудь действительно стоящее, я это отложу, врубился?

 

Но большинство из всего этого вызывает такую реакцию. (Он застыл на улице с вытаращенными глазами.)

 

Моя позиция такова, когда люди задают мне вопросы, я им отвечаю снова и снова, но это только лишь часть ответа, часть, но не весь ответ. Ответ не полный. Да, как я умею, это как потусторонний мир, в котором каждый живет пока спит. Совершенно другой мир, который каждый старается забыть, но который мы помним, который каждый сразу вспоминает. Но людям нравится игра. Большая Игра. Они все врубились в это, но никто не хочет признаться, что это игра. Они не хотят. Если не признаются, то разрушат игру.

 

Вот если в середине бейсбольной игры кто-нибудь убежит и скажет: «Это же игра, мужики, только сраная игра, мать ее. Вы что, издеваетесь? Это же только сраная игра». Ну конечно, каждый скажет: «V мужик, убери этого сраного клоуна отсюда». Они пойдут домой, сожрут большой обед и затем снова соберутся здесь.

 

Тот, который смеется последним, высмеивает лишь пинок в свою задницу.

 

Бэйб: Ты врубился? Ты понял, что он сказал? Я думаю, ты серьезно. Я еще в это полностью не врубился, но это так.

 

J.M.: Да, это так.

 

(Позже.)

 

Это судьба. Люди здесь после первоначального мимолетного шока начинают свои дела - разговоры, еда, питье. Ты знаешь, что это такое? Я думаю, что это только видимость борделя. Это лишь атмосфера, повод для разговоров.

 

Старик, это место, где я люблю работать, только вместо бизнесменов здесь бизнес-бабы, понял, только немного надо выпить... Я должен сказать, вот моя любимая. Она - вне конкуренции. Я думаю, это ошибка, что ее груди обнажены. Ошибка в постановке. Они должны носить какое-нибудь тонкое неглиже. Тайна...

 

Бэйб. Вот что меня выводит в некоторых хиппи-шлюшках. Я думаю, что я старомоден, наверное, чтобы до сих пор хотеть немного женственности и ожидать немного тайны. Но эти телки в левайсах с нечесаными волосами действительно достали меня.

 

J.M.: А я люблю телок в левайсах. На мой вкус - это классно.

 

D.K.: Звучит достаточно вызывающе.

 

Бэйб: Ты знаешь что-нибудь еще, кроме слова «классно»? Ты флюгер, вожак безмозглого стада. Вот ты кто, Джим. Лидер безмозглого стада.

 

J.M.: Бэйб, я так и думал. Ты должен научиться обуздывать свой язык. Я уже вижу, куда это тебя заведет.

 

Джон скажет: «И вот Бэйб сказал – знаешь, кто ты, Джим? Ты – вожак безмозглого стада».

 

Если ты напечатаешь это, Джон, я тебя не буду убивать, я буду тебе являться после смерти. Они все имеют мозги. Может быть, коллективно... Стадо все вместе не имеет мозгов и правда. Но в отдельности каждый имеет. Но у них у всех сучьи мозги. В головках некоторых шестнадцатилетних телок больше философии, чем ты мог вообразить, выкурив целую сигарету. Некоторые из писем в эти журналы для фэнов действительно одиноки, глубоки и открыты. А некоторые - полное дерьмо. Я их много не читаю, но некоторые действительно меня крепко достали. Действительно открытые, искренние. В любом случае ты должен научиться сдерживать свой язык. Ты можешь это запомнить.

 

Бэйб: Я это запомню. Я молчалив, как речной омут. С этого момента, если я что-нибудь скажу, это будет таким для вас удивлением, что вы, парни, просто попадаете со своих стульев.

 

Официант: С вас 39.75.