Zigzag
Джон
Тоблер
Осень
Джон Тоблер, один из самых «крутых» британских писателей, брал у Джима
интервью на фестивале «Обитаемый Остров». Это был 2-й раз, когда «Doors»
посетили Англию, во время перерыва Майамского суда. Интервью - одно из самых коротких
в настоящем собрании, все же ясно показывает сомнения, в которых пребывал Джим
касательно всех разговоров о революции в Америке
J.T.: Я нашел здесь на фестивале в продаже книгу, которая называется «Песенник «Doors», являющуюся пиратской версией текстов всех альбомов, включая и новейшие. Какого вы мнения об этом?
J.M.: Я не против, если, конечно, они правильно списали все слова. Во множестве случаев они искажают значение, ведь только одно слово или неверно подобранный синоним могут разрушить целую вещь.
J.T.: Почему бы вам не поместить лирику на заднюю сторону обложки альбома или на вкладку, потому что в Англии два из них имеют тексты, а три – не имеют. Оправдана ли такая разница? Мы до сих пор не имеем слов «Неизвестного солдата», наконец.
J.M.: Да, здесь мы облажались. Я не думал, что это важно. Я не думал, что это необходимо, хотя...
J.T.: Вас не волнует, что кто-нибудь может заработать на ваших словах?
J.M.: Нет, что в этом плохого?
J.T.: Это первый подобный фестиваль, на котором вы играете?
J.M.: Да.
J.T.: Как вы его находите? Я имею в виду хаос и разорение и... ну, вы понимаете. Здесь-то нормально, но были ли вы снаружи?
J.M.: Да, здесь довольно-таки трудно обходить окрестности. Я тут прошелся немного вокруг лагерных палаток, но это, впрочем, выглядело еще достаточно хорошо организовано для подобного большого события. У меня не было времени вчера вечером, поскольку было выступление, и я только что с этим развязался, но сегодня я вернусь и посмотрю, что тут такого, что нравится людям. Я думаю, что все те, кто говорит, что эти огромные фестивали окончены и умерли, ошибаются. Я думаю, что они резко изменят свое мнение в течение трех, четырех или пяти часов.
J.T.: Когда я говорил с несколькими котами, которые приехали из Вудстока, Клив Селвуд, например, лондонский представитель «Электры», сказал, что это было ужасно. Вы знаете, овечья неспособность оценить все множество разом, а теперь, когда вышел фильм, каждый говорит: «Прекрасная революция!»
J.M.: Я думаю, что все эти высказывания сильно романтизированы, но я скажу свое собственное мнение по поводу просмотренного фильма. Это выглядело как сборище молодых паразитов, которые забавлялись там три или четыре дня... ну в общем, вы поняли, что я имею в виду. Они выглядели как жертвы и культурно оболваненные, более всего, хотя я думаю, что они могли быть просто незрелыми, потому что я не был там даже как наблюдатель, так что, я думаю, что, несмотря на беспорядок и даже несмотря на то, чем они старались быть – неким праздником свободной молодой культуры, – это все же лучше, чем ничего. И я уверен, что часть людей возьмет частицу мифа с собой в города и это воодушевит их.
J.T.: Я это так понимаю, что вы не верите в неожиданную, чудесную революцию, о которой все говорят, если потом мы все возвращаемся в Лондон, и все.
J.M.: Это для меня нереально. Я не хочу говорить слишком много потому, что я не изучал политику настолько хорошо, правда. Но это выглядит как постоянное состояние революции или ты – мертв. Всегда должна быть революция, это должно быть постоянно. Не только то, что изменяет порядок вещей и все, понимаешь, революция должна пронизывать все вокруг. Она должна происходить каждый день.
J.T.: Я так понимаю, что вы призываете людей к поступенчатому изменению, а не просто сказать «власть, мы в тебя вошли», как Черные Пантеры.
J.M.: Они тоже были Черными Пантерами. Они должны измениться и стать однажды леопардами, правильно?
J.T.: В прошлую ночь вы играли большинство треков из своих первых двух альбомов. Почему так случилось? Потому что вы думали, что мы знаем их лучше?
J.M.: Нет, потому что мы знали их лучше.
J.T.: Вы не так уж много делали альбомов настолько ценных для вас?
J.M.: Делали, но ничего подобного этим. Я не думаю, что наш собственный музыкальный стиль заложит основы какого-нибудь крупного события. Я думаю лишь, что та своя собственная частица волшебства, которую мы вырастили, работает лучше в маленьком театре.
J.T.: Как в последнее время, когда вы приехали в Англию?
J.M.: Да, это было прекрасно, полагаю.
J.T.: Да, точно. Я видел последний раз, помните, когда еще закат был в субботу, это было здорово.
J.M.: Я думаю, что это был один из лучших концертов, которые мы когда-либо делали.
J.T.: Я разговаривал этим утром с одним парнем, который делал фильм...
J.M.: С кем?
J.T.: Джеффри Кэнон – он пишет для «The Guardiar» – и он сказал, что они пытались сосредоточить внимание более вокруг явления рока, нежели вокруг «Doors», и я сказал, что лучше бы они попытались сосредоточиться на «Doors», поскольку, ты знаешь, звук получился крайне дерьмовый.
J.M.: Как бы то ни было, я думаю, фильм получился очень впечатляющим. И воткнуть его в национальное телевидение – это невероятно. Дело в том, что я думаю, те парни, которые делали фильм, уже знали, о чем будет этот фильм еще перед тем, как мы даже появились. Мы должны были быть политической рок-группой, и это давало им шанс выплеснуть свои антиамериканские чувства, которые, как они думали, высказываем мы. И, таким образом, они уже сделали свой фильм перед тем, как мы появились. Но я и сейчас уверен, что фильм получился очень впечатляющим.
J.T.: Вы знаете, когда вы были в Раунд-хаузе, это было что-то... Это было изумительно, что все эти люди там сидели. Это было венцом всего и даже более того, потому что это было закрытое помещение и была очередь из двух тысяч людей, ожидающих входа уже с двух часов утра. Потрясающая сцена. Почему вы не были там с тех пор?
J.M.: Я думаю, мы были слишком заняты, и в действительности, мы не требуем так много. Я имею в виду, мы не можем вернуться в Раунд-хауз, хотя это и был бы шаг вперед, но у нас не было э-э...
J.T.: Да и Раунд-хауз уже не место для выступлений в таком роде.
J.M.: Ах, да, это же теперь Калькутта, правильно?
J.T.: Правильно.
J.M.: Это выгладит странно.
J.T.: Они поставили там рады стульев вскоре после вашего выступления.
J.M.: Ну ладно, это была прекрасная сцена 2 года назад, и Раунд-хауз был своеобразной разновидностью грошового театра, понимаешь.
J.T.: Действительно. Это такая вещь, которую вспоминаешь годы и годы, и именно из-за этого я ожидал, что вы скоро вернетесь.
J.M.: Это причина. Но мы были заняты, и кроме того, у нас не было реального приглашения туда. Как название журнала, который вы, парни, здесь положили?
J.T.: «Зигзаг».
J.M.: Я просмотрел его. Я и сам хотел бы начать, журнал типа газеты в L.A.. Проблема в том, что если вы пытаетесь его тиражировать, то надо вставлять туда рекламу и все такое, что вам не нравится.
J.T.: Да, вы резко потеряете свой энтузиазм, если займетесь журнальным бизнесом. В любом случае, может быть, L.A. – другой рынок.
J.M.: Да. Это так, я могу этого не делать, если я в состоянии финансировать все сам, тогда я могу не вставлять в журнал рекламу. Ты знаешь эти маленькие журнальчики одного выпуска, в которые сюрреалисты и дадаисты вставляют свои дела? Манифесты и все такое?
J.T.: Да, правильно.
J.M.: О, посмотри. Актуальная картина. (В фильме показывается, как Джимми Хендрикс идет за сцену, сопровождаемый человеком с камерой невероятного размера.) Вот это классно. Выглядит, как жрец.
J.T.: Думаете ли вы, в свете того, что вы уже сделали, пуститься в тур?
J.M.: Да. Мы планируем один... Мы планировали сделать его после всего этого, восемь или девять мест в Европе, включая Италию, и Швейцарию, и Париж, места в таком роде, но мне нужно вернуться на этот суд в Майами. Я только в середине всего этого, так что это смазывает всю поездку.
J.T.: Это все такая волокита, насколько мы здесь осведомлены.
J.M.: Я тоже так думал, но в действительности это увлекательная вещь, через которую надо пройти. То, что надо знать.
J.T.: Я говорил с Джеком Хольцманом («Электра»), и он сказал, что это зашло теперь так далеко, что с этим ничего нельзя сделать, потому что это будут апелляции и апелляции, а проблема в том, что это держит вас в позиции, когда нельзя покидать страну надолго. Это очень тяжело для нас.
J.M.: Я думаю, что, возможно, мы вернемся следующей весной – март, апрель. Это хорошее время года.
J.T.: Это было бы здорово. Вам нравится живой альбом?
J.M.: Да, нравится.
J.T.: Мы его еще не слышали.
J.M.: Он скоро уже будет здесь выпущен. Я думаю, что это правдивый документ об одном из наших хороших концертов. Это не безумно здорово, но это правдивый портрет того, что мы обычно делаем в хороший вечер. Я думаю, что и вам понравится.
J.T.: Конечно, ведь мне здорово нравятся все остальные. Я слышал, что ваш любимый альбом – «Soft Parade». Так ли это?
J.M.: О, я не знаю. Я думаю, что у меня нет любимых. Хотя, посмотрим, я думаю, что мой любимый, помимо живого – «Morrison Hotel».
J.T.: Это очень хорошо. Это – возвращение к первым двум, как мне кажется. Было ли это...
J.M.: Только из-за того, что мы не привлекали никаких других музыкантов, кроме басиста.
J.T.: Но это не было попыткой возвращения к чему-либо. Но и писали об этом немного, именно так, возможно, и неверно, поскольку первый альбом это – эпоха.
J.M.: Да? Ты знаешь, что ужасно, это как первый роман писателя, никто не дает ему забыть его. Почему ты не напишешь им снова что-то типа «Оглянись на свой дом, Ангел»?
J.T.: Нет, ты, несомненно, прогрессируешь. Я подразумеваю, что «Morrison Hotel» – это прорыв, в то время как «Soft Parade» местами разочаровал меня.
J.M.: Он немного вышел из-под контроля, слишком долго он делался, на него ушло около девяти месяцев, и он выскользнул из рук. Не было, э э э... альбом должен был стать книгой историй, собранных вместе, объединенных одним чувством и стилем – и вот этого ему и недостает.
J.T.: Счастлив ли ты с «Электрой»?
J.M.: Да, это великое сотрудничество.
J.T.: Я изуродован «Электрой». У меня около семидесяти альбомов «Электры».
J.M.: Да, теперь она станет частью большой корпорации и будет любопытно взглянуть, станет ли марка фирмы лучше, или они ассимилируются. Надеюсь, это даст им шанс не гнаться за популярностью, а делать то, что у них получается лучше: это классика, экспериментальная электроника, что даст этим людям шанс, которого они до сих пор не имели, – шанс быть коммерчески успешными в свое собственное время. Может быть, именно это и дает им шанс прийти к успеху.
J.T.: Ведь они первые узнали кое о чем.
J.M.: Я думаю, что с нами это было уродство. Такого они никогда не повторят.
J.T.: Джек Хольцман видел тебя, когда ты пошел смотреть, играет ли где-нибудь «Love». Было это? Так он рассказал.
J.M.: Да. У их были «Love» и кто-то, работавший с ними, привел еще кого-то посмотреть нас и то... да, так это и было.
Поскольку «Love» были популярной андеграундной группой в L.A. в это время, мы подумали: ладно, раз они пошли к «Электре», то это должна быть хорошая марка.
J.T.: А затем вы стали знаменитыми, a «Love» нет.
J.M.: Да. Если так, то это правда. Я думаю, это очень грустно, что так случилось с «Love», они были классными,... да, это действительно был Артур Ли, я думаю потому что... все равно первый состав «Love» был величайшей группой, но я не думаю, что у них было желание путешествовать и проходить через все те игры и номера, которые надо пройти, чтобы собрать много народа. Если бы они сделали это, то они стали бы такими же по значению, как и другие. И когда-нибудь они станут.
J.T.: Да. Спасибо большое за ваше время.
J.M.: Удачи.