WHEN-TV Критика

Ричард Голдштейн

Весна 1969 г.

 

Это первое интервью после концерта в Майами, записанное в телевизионной студии в Нью-Йорке.

 

Интервьюером был Ричард Голдштейн, писавший для Виллэджс Войс, который ранее брал интервью у Джима для журнала Нью-Йорк. Интервью является одним целым с живым концертом «Doors»

 

R.G.: OK, давай поговорим о «Doors». Они начали в U.C.L.A., где Моррисон и Манзарек были вовлечены в единую художественную программу по кинорежиссуре. Они снимали дом в Венис, в Калифорнии, рядом с пляжем. Рэй представил своим друзьям Кригеру и Денсмору поэзию Джима, и они начали вместе выступать в маленьких клубах на Сансет-Стрит, и даже в ранних записях у них проявилась отчетливая блюзовая линия, которая в поэзии иногда теряется, но потом все равно появляется, когда начинаешь отсчитывать ритм. Тем не менее их заметили большие компании, подписали с ними контракты и в настоящее время они записываются вовсю. Первый альбом вышел большим тиражом, чем «Мой Еженедельник»; они стали суперзвездами, заставляющими заходиться в экстазе девчонок и способных заполнить любой зал в западном мире. И уже своим поведением они снискали такую же славу, как и своей музыкой. Это поведение как будто должно было понизить их авторитет, но детей это развлекало больше всего. По этому поводу Джим Моррисон однажды сказал: «Когда ты создаешь свой собственный мир ценностей, то ты сам становишься ценностью».

 

Я уже брал у «Doors» интервью, когда они были в городе несколько недель назад, и я рад вновь записывать эту кассету для вас.

 

J. Morrison: Я думаю, что рок-концерты всегда выполняют определенную функцию. Это дает возможность многим людям с одинаковым ощущением жизни собираться вместе и устраивать нечто вроде праздника и ощущать определенное стадное чувство, которое возникает в связи с большим скоплением...

 

Richard Goldstein: Я думаю, это хорошая точка зрения.

 

Ray Manzarek: С другой стороны, ты побуждаешь 10000 людей собраться вместе, и это чувство общности, объединения; мы все здесь вместе, казалось бы, без всякой причины. Огромное количество энергии растрачивается на концерте, но это еще не причина, чтобы это чувство общности было вынесено в окружающий мир, хотя в идеале - это именно то, что должен делать хороший рок-концерт.

 

Люди вместе внутри, и они выходят вместе на автостоянки и едут домой, а затем расходятся по домам. Я надеюсь, что у них останется чувство сплоченности: они же были вместе на концерте, и они были вместе в своих домах, и они были вместе в своих школах, и были вместе на улице. И если люди смогут отработать эту общность и сохранять ее все время, постоянно, то все начнет изменяться к лучшему.

 

R.G.: Ты получаешь чувство общности.

 

R.M.: Да.

 

R.G.: Это чувство слишком сильное, чтобы говорить... Я однажды написал статью о вас, которая называлась «Шаман как Суперзвезда», в которой я предполагал, что рок-музыканты, рок-герои выполняют религиозную функцию для молодых людей. Казалось ли вам когда-нибудь, что ваши концерты — это какая-то разновидность ритуала?

 

J.M.: Да, это забавно... Я немного читал о шаманизме. Во мне не так уж много этого, как кажется вначале, кроме того, что ты знаешь, когда мы играем музыку и все такое прочее, но тем не менее еще в племени шаман может быть любого возраста, это может быть юноша или старик, но все племя, все возрасты побуждают его погрузиться в транс и слушают его беспрекословно. Это всего лишь вопрос общей психологической тенденции в индивидуальности.

 

R.G.: А что ты думаешь в связи со сказанным о роли рок-шамана в социальной неразберихе, когда дети более или менее берут ситуацию под свой контроль?

 

J.M.: Я не думаю, что шаман, исходя из того, что я читал, действительно заинтересован в своей общественной роли. Он более интересуется изучением собственных фантазий. И, я думаю, что если он будет нести какую-то внешнюю функцию, это может помешать его внутреннему путешествию.

 

R.G.: Что ты думаешь, почему люди рока не интересуются быть вовлеченными в политику, делать заявления о школьном кризисе и так далее?

 

J.M.: Множество людей не интересуются политикой совсем.

 

R.G.: Ну хорошо, когда вы разъезжали по миру, как ты путешествовал по Европе и Америке, что там интересовало детей, как это вам представляется?

 

John Densmore: Это забавно - в Европе дети гораздо более политизированы, понимаешь. Если мы говорили что-нибудь политическое, они в экстаз входили. Я имею в виду, они это любят, особенно что-нибудь против Америки, понимаешь. Если мы только играли, они тоже это воспринимали, но они действительно воспринимали и политическую сторону этого, но Америка - это реальная оппозиция. Множество людей на наших последних концертах, они были этого сорта, они, казалось бы, пришли не слушать нас, а говорить о политике.

 

R.G.: А что же они пришли слушать?

 

John Densmore: Я думаю, что они пришли более ради религиозного эксперимента.

 

R.G.: Как это переводится на язык рифов, ритмов и тому подобных вещей?

 

Ray Manzarek: Это так, поскольку каждый ритм, каждый риф и вид лирики освобождает, понимаешь. Ты освобождаешь себя полностью, что бы ты ни играл в этот момент.

 

R.G.: А что насчет лирики? Какая разница между рок-лирикой и поэмой?

 

Ray Manzarek: В принципе, разницы нет, понимаешь. Книги Джима — это то же самое, что и лирика Джима. Я могу прочитать страницу и услышать, как он поет, как будто это то же самое. А для него, понимаешь, это вообще без разницы — писать поэму, а что он делает на сцене -это зачитывает поэмы. Поэзия в его исполнении очень впечатляет, хотя многие поэмы читаются лучше, чем они произносятся, для большинства разговорная поэзия более эффективна.

 

John Densmore: To, что мы иногда делаем, когда играем песню, мы наигрываем структуру песни, а затем мы вступаем в свободную часть и импровизируем в музыке, а он импровизирует в лирике, и затем, возможно, это будет достаточно сильная поэзия, понимаешь, ну а потом мы возвращаемся обратно к той форме, с которой начали.

 

R.G.: А не будет ли это намного более проникновенно, чем впоследствии будет написано в книге?

 

J.M.: Огромное количество наших наиболее интересных песен пришлось на время, когда мы играли в клубах ночь за ночью. Мы начинали с какой-нибудь основной песни, и затем музыка превращалась в какую-то гипнотическую реку звука, которая освобождала меня для того, чтобы делать все, что приходило мне в голову в этот момент. Я люблю песни, но этой частью представления я наслаждался больше всего:

 

улавливать вибрации музыки, и затем будь что будет, и только идти за этим, куда тебя это заведет.

 

R.G.: Как сильно это отличается от того, когда вы пишете поэму?

 

J.M.: Это очень похоже. Я думаю, что зачастую поэзия очень близка к музыке, кроме того, когда ты пишешь поэму, то находишься в таком состоянии, в которое может ввести тебя только музыка со своим гипнотическим действием, которое полностью тебя освобождает, надо только позволить подсознанию идти туда, куда это заведет. Я знаю поэтов, которым достаточно только встать с микрофоном или без микрофона перед группой людей, чтобы начать читать свою поэзию. Я действительно восхищаюсь этим. Но я нахожу, что музыка дает мне чувство безопасности, и это дает мне силу намного легче выражать себя, и еще, просто намного труднее читать это всухую. Я бы хотел еще поработать над этим.

 

R.G.: Я думаю, что одним из свойств современного рока является то, что он раскрывает твою сущность. Тайна удаляется, и мы определяем музыку словами «честная музыка», «домашняя музыка» и так далее, понимаешь. Как это влияет на твое окружение?

 

J.M.: Я говорил об этом в эти выходные и много думал об этом. Я думаю, что в этой стране только ей присущи черная музыка, блюз и часть фолк-музыки, которая была привезена из Европы. Я угадаю, если назову это кантри-музыкой или частично западно-вирджинским высоким и тоскливым звучанием. Это два основных течения коренной американской музыки и, возможно, еще какие-нибудь где-нибудь около 10 лет назад то, что называлось рок-н-роллом, было слиянием этих двух форм.

 

Я думаю, то, что происходит сейчас — это умирание рока, и каждый вновь возвращается к корням. Кто возвращается в кантри, а кто в основной блюз. Я предугадываю, что в течение 4 или 5 лет новое музыкальное поколение будет синтезом этих двух, и что-то третье, что возникнет, может быть будет основано на электронике, кассетах... Я вижу вторжение, может быть, даже одного человека с огромным количеством машин, кассет и электронных примочек, поющего, говорящего и использующего технику.

 

R.G.: А я думал, что рок прогрессирует, понимаешь, что это линия из одной точки в другую. А вместо этого - это волна, действительно, и это возвращение к...

 

J.M.: Вот почему я люблю блюзовых и джазовых музыкантов, кантри-музыкантов, они постоянно исследуют свою собственную музыку. Иногда они попадают во время, и публика находит что-то, что отвечает духу времени, а иногда они не в фаворе, но, я думаю, что музыканты и поэты, художники в основной своей части всегда продолжают исследовать свое собственное поле, и, если это популярно, то с этим и идут, а если нет, то все равно продолжают это делать, понимаешь?